1. ЧАСТЬ I

2. ЧАСТЬ II

3. ЧАСТЬ III

4. ЧАСТЬ IV

II

Тут конь его споткнулся.
«Но, родной!»
Сказал и смолк, задумавшись, Хасан.
Над цепью гор, над синевой степной
Раскрылся утра огненный тюльпан;
И на горах, окрасив облака,
Луч первый солнца ало заиграл.
А от дверей, от кровель кишлака
Дым тонкой струйкой в воздухе вставал.
Слетали куры на землю с ветвей
С кудахтаньем за кормом и водой.
Раскрылись радостно глаза детей,
В окно им день смеялся молодой.
Вчера лишь власть Советская пришла,
И тунеядцев жадных прогнала,
И справедливой грамотой своей
Всю землю труженикам отдала.
Вздохнули вольно бедняки в стране
В ту пору первых полевых работ,
Когда, как песня солнцу и весне,
С чела на землю чистый льется пот.
Поля лежали, схожие на взгляд
С паласом пестрым в тысяче заплат.
Но в книге счастья нашего они,
Как письмена бессмертные, горят.
Ущелье тесное открылось нам,
Ущелье Каратагское мое...
Веками шло отцов и дедов там
Лишений полное житье-бытье.
Весной в ущелье воздух напоен
Дыханьем расцветающих садов,
И там в тени черешен затаен
Один из самых бедных кишлаков.
Бегут в ущелье быстрые ключи,
Как зеркало хрустальное, чисты.
Весной на скалах, по лесам арчи
Звон куропаток слышен с высоты.
Где мчится в пене, молока белей,
Река, могучий вечный гул неся,
Я в хижине убогой без дверей
За каменным порогом родился.
В ущелье том я рос. И первый раз
Я друга русского увидел там,
Увидел войско братьев, спасших нас
И всей душой сочувствовавших нам.
Впервые буквы русские тогда!
Карандашом в тетради вывел я,
И слово «справедливость» навсегда
Запомнила с тех пор душа моя.
Там чайхана была на берегу
Для путников. Дымок отрадный плыл
От самоваров.
На привал арбу Хасан у чайханы остановил.
Распряг коня.
А мы под шум речной
И отдохнуть успели и соснуть,
Чтоб с новой силой, в свежести ночной,
Трясясь в арбе, пуститься дальше в путь.
Вдруг на закате к тучам заревым
За поворотом пыль взвилась столбом.
Потом, ворча, густой пуская дым,
Явился быстро движущийся дом.
Вот это диво подкатилось к нам,
Обдавши гарью тихие сады;
Не съело ни соломы, ни зерна,
А напилось бензина и воды.
Сбежались, про дела свои забыв,
Все жители глухого кишлака;
От удивленья губы прикусив,
Они столпились вкруг грузовика.
Невиданный у нас, быстрей молвы,
Он, богатырской силою колес
Без лошадей приехав из Москвы,
Нам яркий луч грядущего привез...
Хасан — от изумления немой,
От ревности как будто не в себе —
В растерянности бегал сам не свой
То от арбы к машине, то к арбе.
Очки надел Кузьмич:
«Ага! Ну вот, Начало есть!
Мы встретили одну...
А ведь за нею много их придет,
Машин различных, в горную страну!»
...Померкло солнце дня. И тень легла
На кровли, на громады скал кругом.
И попрощаться мне пора пришла
С друзьями детства, с дорогим селом.
С толпой детей и сверстников моих,
Пред кем широк и светел путь лежит...
В эпоху созидания на них,
Как мать, с надеждой родина глядит.
На много лет пришлось проститься мне
С отцовским домом, с кровлею родной,
Но сохраню в сердечной глубине
Навек священный долг сыновний мой.
...Красна, как после ужина, взошла
Луна и светом залила простор.
И резко тень зубчатая легла
В ущельях, на крутые склоны гор.
Арба катилась, по камням туча;
В ухабах весь остов ее бренчал.
Но весело бежал наш сытый конь
И трудностей пути не замечал.
Пред нами реки чистые вдали,
Как молоко, в лучах луны текли.
Скажи о них с любовью — ведь они
Источник жизни всей твоей земли.
Ведь от неистощимых их щедрот
Растет наш хлопок, созревает плод.
Они народ трудолюбивый наш
Cчастливым делают из года в год.
Хасан, повесив голову, молчал,
Не пел и не шутил. Как сел в седло,
Так и не обернулся. Кто б сказал,
Что в Каратаге с ним произошло?
То ль встречей он с машиной огорчен,
То ль снова ночь на свадьбе вспомнил он
И эту девушку, чей образ был
Им из дворца желаний унесен?..
И запах розы, брошенной ему
В прощальный миг, не в силах он забыть?
И ни улыбки, брезжущей сквозь тьму,
Ни глаз не может милых он забыть?
А чтобы он опомнился скорей,
Мы песню затянули от души,
И арбакеша песнею своей,
Как видно, взволновали мы в тиши.
«Да,— он сказал,— хоть трудно, братец мой,
Жить в одиночестве в мои года,
Но все ж отрады в жизни холостой
Побольше, чем в женатой... и — куда!
Сам посуди: хоть пара голубей
Высоко может в воздухе кружить,
Но сокол одинокий разве с ней,
Вот с этой парой, будет он дружить?
Я простаков доверчивых виню
— Ведь вот кто попадает в западню!
Ум потеряв, на сладкие слова
Летят они, как мошкара к огню!..
Уж чьи-нибудь глаза из-за угла,
Смеясь, ведут охоту на тебя...
На сердце не наденешь удила,
Оно потянет к милой, полюбя.
А время неспокойное, поверь,
Желаниям пока захлопни дверь.
Была бы, братец, лошадь да арба
— И все, и хватит для меня теперь!
Когда я ночью в путь свой выхожу,
Как на ладони, душу я держу.
Один я, плакать некому по мне,
Хоть голову в дороге я сложу...
Раз из Термеза чай и сахар я
Везти собрался.
Выждал дотемна, Поехал.
И ждала беда меня
В болотах — меж Регаром и Денау.
Насторожился весь тревожно вдруг
Мой конь, остановился и заржал.
«Ага! — подумал я.
— Возможно, вдруг
Он верховых в пустыне услыхал...»
Тут выскочили, прямо как во сне,
Из камыша густого басмачи.
Меня по голове и по спине
Осыпали ударами камчи '.
Залитый кровью, я с коня упал
Возле арбы сознанье потерял.
Когда ж, едва живой, очнулся я,
Проклятых басмачей и след пропал.
Стоит арба пустая. Кушаком
Мне затянули локти за спиной.
Пропали даром сахар, чай, и конь
В когтях разбойничьих, в дали степной.
Меня нагнали только белым днем Товарищи.
И на чужой арбе,
Как журавля со сломанным крылом,
Доставили на место — в Дюшамбе».
Но тут, прервав Хасана, я ему Сказал:
«Простите! Не могу понять:
Ведь чудом вы спаслись; так почему
Один вы всюду ездите опять?»
«Ты, вижу, бестолковый! — молвил он.—
Что ж, мне плестись в обозе, вслед других?
Мой золотистый конь, мой быстрый конь
Не из породы лошадей простых!
Нет, в одиночестве ему вольней,
Под ветром крылья распустив, шагать,
Через хребты и по груди степей
По-богатырски путь свой пролагать!
А если лошадь впереди пойдет,
Он встанет на дыбы, ее сомнет.
Поэтому аробщики всегда
Уж сами пропускают нас вперед.
После того как взяли у меня
Грабители проклятые коня,
Я думаю, пытаясь приручить,
Измучились они с ним за два дня.
На третий день из-за степей и гор
Мой звездолобый конь сам прибежал,
Весь в пене и в поту, во весь опор
Он прискакал и весело заржал.
В опасный час мой звездолобый конь
Хозяина не бросит своего.
Когда я сяду на него верхом,
Ей-богу, не боюсь я ничего!»
Но тут сигнала рев прервал рассказ.
Дорогу белым озарив лучом
Из круглых, исторгавших пламя глаз.
Опять догнал нас движущийся дом.
А на себе он вез из Дюшамбе
Так много грузов, взятых по пути,
Что мы шутили: «Этак на себе
Ему хоть гору впору повезти!»
И пыль густая вихрем поднялась,
И в туче пыли грузовик пропал...
Хасан же, лютым гневом распалясь,
Потомка Рахша бедного хлестал.
Теперь он опозорен навсегда...
Ведь знаменитый конь его слабей
Машины и, не слушаясь кнута,
Дрожит от страха в упряжи своей...
Машина через несколько минут Остановилась.
Видно, что-то в ней Испортилось.
Развеселился тут Хасан.
«Ну, ну! — он закричал.— Эгей!»
Обогнала стоящий грузовик
Гпохочущая старая арба.
Уж слышалась Хасану в этот миг
Всемирной славы зычная труба...
Созданье бессловесное он гнал
В карьер, не оборачиваясь к нам.
Он легкие с кишками в нас смешал,
Тряся немилосердно по камням.
Слетели у Ивана Кузьмича
Со лба очки, разбились на куски.
«Эх, черт возьми,— ругался он, ворча.—
Как жалко! Были славные очки!
Ну, быть чему, того не миновать...
Но если дальше этак будет гнать
Он своего проклятого одра,
Все кости может нам переломать!..»
Хасан не слышал нас, забыл про нас
— Хлестал коня. И, в ликованье лют,
Все наши внутренности он растряс,
Как осенью орешину трясут.
Но скоро наступил конец гоньбе:
Догнал нас и, объехав стороной,
Умчался грузовик.
И на арбе
Остались мы одни в пыли степной.
Любуясь мрачно согнутой спиной
Безмолвного Хасана, мы тряслись
В арбе его семь дней; лишь на восьмой
До цели чуть живые добрались.
Впервые тут предстал моим глазам
Стоящий под парами паровоз...
И, важно повернувшись к нам,
Хасан Напутственное слово произнес:
«Вот этот самый город есть Термез,
Здесь остановка и конец пути
Для нас, аробщиков из разных мест...
Отсюда мне обратно груз везти.
Когда, ученье кончив, вы домой
Поедете, я буду точно в срок
К услугам вашим со своей арбой.
Здесь я и конь — хозяева дорог!»
Наш доктор радовался, как дитя:
«Ну, наконец-то от арбы твоей Отделались мы!..
Этак, не шутя,
Ты нас совсем замучил бы, злодей!»
Отсюда до Москвы на всем пути
Владычествует поезд, Далеко
В просторах, что ни взглядом обвести,
По рельсам ездить мягко и легко.
Прошли года и месяцы.
Стремясь Свой разум знаньями вооружить,
Учились мы.
И день настал и час
Домой нам ехать — родине служить.
Желаний и надежд живых полны,
В Таджикистан в вагоне мчались мы.
В грядущее своей родной страны
Крылатой мыслью устремлялись мы.
Мы миновали в поезде своем
И древний Самарканд, и Бухару,
Волной желтоголовой за окном
Река Аму плескала поутру.
Звеня, летели по ветру пески,
Кочуя над великою рекой,
Взмывая тучей в берега реки,
Перелетали на берег другой.
Но в будущем, поверь мне, коротка
Жизнь кочевая этого песка...
Пустыню обезвредит, укротит
Народа богатырская рука.
Или пески не видят, что иным
Стал воздух здесь, на нашем берегу,
Что реки потекли к степям нагим,
Перед которыми они в долгу?
Подземные зинданы ', лязг цепей
И «Смерти минарет» — все прочь ушло,
Трон Алим-хана бурею своей
Дыханье революции смело.
Я из окна вагонного смотрел
С любовью на узбекскую страну
И песню дружбы складывал и пел
Про нашу жизнь, про новую весну.
Вот миновали мы Узбекистан.
С горячим ожиданием сердец
Подножие Гиссарского хребта
Мы степью обогнули наконец.
Стоял недвижно зноя океан...
В пыли, в жаре Термез поплыл в окне.
И тут знакомец давний мой, Хасан,
С его конем пришел на память мне.
Но здесь, в Термезе, как пообещал
Пять лет назад, он не встречал меня.
И ни Хасана здесь никто не знал,
Ни золотистого его коня.
Народ в пустыне рельсы проложил
И новою дорогою стальной
Еще тесней страну мою сдружил
С Россией — счастья нашего страной.
С Россией, в чьем горячем сердце всем
Народам место равное нашлось,
С чьей помощью, в величии, в красе,
Так мощно братство наше поднялось.
Я в Дюшамбе — в Сталинабад родной
Дорогой новою под стук колес Летел.
И мне казалось: над страной
Меня на крыльях ветер утра нес.
Гиссарская долина широко
Объятия свои раскрыла мне.
Здесь хорошо. Здесь дышится легко.
Здесь радуешься солнцу и весне.
На месте прежних буйных камышей
Распаханы бескрайние поля,
И ветер веет по волнам полей,
Хлебов и хлопка всходы шевеля.
Сады — в лучах, во влажном серебре
Там, на горах, еще лежат снега,
Здесь — все в цвету. И дождиком апрель
Из облаков рассыпал жемчуга.
Стада овец гиссарских здесь и там
Паслись по зеленеющим холмам,
А за отарами шагал чабап,
Най ' тростниковый поднося к губам.
Шел трактор. Лиловатый влажный вал
Лился волной с широких лемехов,
И парень в тюбетейке распевал
В своей кабине песенку без слов.
Тяжелый с Харангонских круч орел,
Паря, застыл, набравши высоту.
И то ль высматривал добычу он,
То ль созерцал земную красоту...
Путь, прежде семидневный на арбе,
Мелькнул в пробеге шестичасовом.
Глядел я и не верил сам себе,
И то, что видел, мне казалось сном.
Как ветер, мчались мы, казалось мне,
Через сплошной, необозримый сад.
И вот вдали в зеленой глубине,
В долине забелел Сталинабад.
* * *
Мой город новый, город дорогой,
Глаз от тебя не мог я отвести!
Еще перо в долгу перед тобой,
Поэмам о тебе еще расти!..
После разлуки пятилетней я
Под сень твою зеленую вступил.
То был мой отчий дом, моя семья,
И жизнь свою тебе я посвятил.
Столица новая страны родной!
Прими в объятья сына своего,
Открой ему все сердце — пусть тобой
Всегда любуются глаза его!
Взвали работу на плечи ему,
Вооружи и книгой и пером,
И труженику, сыну своему,
Дверь отвори в твой полный света дом!
В таких мечтах хозяином я шел
Между домами новыми.
На дым Заводов по окраинам я шел.
Гордясь, любуясь городом родным;
Как много стало в городе машин,
Как вырос он, как шумно оживлен!
Здесь, городам положенный большим,
На улицах порядок заведен.
Ты стал, мой город, светочем наук,
Стал сердцем и душой больших работ!
И здесь творит не покладая рук
Мой древний, к жизни поднятый народ
Просторны и красивы, как дворцы,
Повсюду зданья новые встают.
Мои собратья, сверстники, творцы
Прекрасную столицу создают.
В театре нашем новом, слышал я,
«Наво» таджичка-девушка поет.
А утром, басом медного литья Будя,
меня приветствовал завод.
Куда бы взгляд ни падал мой, везде
Всей жизни обновленье видел он;
В улыбках, даже в поступи людей
Отчизны возрожденье видел он.
...Постой! А те чинары — где они?
Три старые чинары — где они?
А кони, арбы,' караван-сарай
На въезде у базара — где они?
Чинары те листвой могучих рук
Сплелись с ветвями выросших вокруг
Деревьев новых. Разыскав с трудом,
Я рад был их приветствовать, как друг.
Они могли б свидетелями стать
Глухих времен, ушедших навсегда.
Они могли бы много рассказать,
Как наша жизнь горька была тогда...
...В тени чинар соловый конь с арбой
Дремал у торбы с сеном.
И они Так живо мне напомнили собой
Минувших лет неласковые дни.
Хасан был тут же, рядом.
Он стоял Возле арбы, в раздумье погружен.
Он посуровел, очень возмужал,
До бронзовости солнцем обожжен.
По улице в ту пору проходил
Иван Кузьмич — любимый доктор наш.
К больным куда-то, видимо, спешил
Народного здоровья старый страж.
Взгляд обводя задумчиво кругом,
Хасан узнал Ивана Кузьмича.

1   2   3   4