Все то, что сохранили нам века,
Все то, что донеслось издалека,
В дастанах, на страницах мудрых книг,
Пред юношею раскрывал старик.
Он не спеша беседу с сыном вел,
Рассказ о времени старинном вел.
Хвалил Фархада в мудром слове он,
И говорил о злом Хосрове он,
О светлой пери — ласточке Лейли,
И о слезах, что грудь Меджнуну жгли.
И кузнеца Кавы он славил меч,
Вел о свирепости Заххака речь...
И юноше не раз твердил отец:
«Слова певцов — наука для сердец!
Их поучениям, мой сын, внемли:
Была печаль уделом для земли,
Цепями рабства скован был народ...
Изведал я, как тяжек этот гнет.
Но есть у нас одна святыня — честь,
Неколебимая твердыня — честь,
Для тех, кому опорою она,
Уж никакая сила не страшна.
Взгляни, мой сын, на благодатный край,
На нашу землю милую, но знай:
Когда б свидетельствовать ей пришлось,
Поведала бы, что ее насквозь
В ту пору пропитала кровь людей...
Кровь алая смешалась с черной в ней.
Как мы могли под властью ханской жить,
Рабами быть, о чести позабыть...
За честь, за волю бился твой отец,
Пока тиранам не настал конец.
И ты свободен, сын мой...
Оглянись, Вот над тобою голубая высь.
Там облака жемчужные скользят.
Они тебе, Кодир, принадлежат;
Сбегают с гор прозрачные ручьи,
Они твои, мой сын, они твои;
Приветствуй землю, полную щедрот,
— Она тебе богатства отдает;
Зарю ты нежной матерью зови,
— Ты греешься в лучах ее любви.
Все это ты по праву заслужил,
Своим трудом ты славу заслужил.
Скала поддастся силе рук твоих,
И слиток стали — мягкий воск для них.
И я счастливей становлюсь вдвойне,
Когда о сыне говорят при мне:
«Тот, кто его богатырем зовет,
Лишь должное Кодиру воздает!»
Казалось бы, что ты всего достиг...»
Но думою одной смущен старик...
«Скажи, отец, о чем ты речь ведешь?»
«Хоть сердцем молод я еще, но все ж
Подобны дни мои косым лучам,
Что солнце на прощанье шлет горам.
Так неужели мне не суждено
На свадьбе сына петь и пить вино?»
Смутился юноша от этих слов,
Как аргуван ' цветущий, стал пунцов.
Но не посмел признаться старику,
Что девушка, подобная цветку,
Что девушка, чьи губы сладкий мед,
— Его любовь,— в их кишлаке живет.
Невнятно лишь пробормотал:
«Прости, О свадьбе рано разговор вести...»
Невеста ночи, выплыв из-за туч,
На землю бросила блестящий луч,
И ожили проулки кишлака...
Как битвой утомленные войска
Торопятся в свой лагерь, где их ждут
Еда и сон,— так люди, кончив труд,
Кто с тачкой, кто с лопатой, кто с киркой,
В тот летний вечер с поля шли домой.
Казалось, выступив из берегов,
Река покрыла ширь солончаков.
То шли победоносные войска,
Войска дехкан — колхозные войска.
Победы отсвет был у всех в глазах,
Победою, достигнутой в песках,
Гордиться каждый с полным правом мот:
Бесплоден был сухих степей песок,
Но люди не хотели жить в беде,
Трудами проложили путь воде,
Течет вода, течет сквозь солончак,
Как символ жизни, вечной жизни знак.
Вот почему глаза у всех блестят,
Но все устали, все домой спешат,
И лишь двоих среди идущих нет,
Лишь двух влюбленных потерялся след.
Двух капель не найдешь средь волн
речных. Два сокола отбились от других.
Ночь, застилающая все вокруг,
Для всех влюбленных наилучший друг.
Блаженством полуночной тишины
Два сердца, слитно бьющихся, полны.
Сады темнеют призрачно впотьмах,
Огни давно погашены в домах,
Устали люди — сном кишлак объят,
Устали птицы, в гнездах мирно спят,
И лишь в арыке новая вода,
Журчащая, поет, как и всегда.
Быть может, оттого, что ночь темна,
Не две — одна лишь тень в ручье видна,
Боясь вспугнуть ночную тишину,
Две речи тихие слились в одну...
«Привороженный блеском глаз твоих,
Опутанный цепями кос тугих,
Тобою я дышу не надышусь...
Любимая, своей душой клянусь:
Среди цветов, растущих на лугу,
Найти тебя прекрасней не могу.
Все юноши тобою пленены,
Тобою их сердца опалены.
Но их любовь с моею не сравню,
Не уподоблю скудный жар огню.
Ведь все мое существованье — ты,
Моя мечта, мое дыханье — ты!
Ты носишь имя Саодат, оно
Очарованья дивного полно:
Сказав его, мы «Счастье» говорим.
Будь, счастье, достоянием моим!
Любимая, на дерзкие слова
Ты не сердись, а выслушай сперва.
Вчера я разговаривал с отцом,
Признаться ль — он мечтает об одном:
До дня веселья хочет он дожить,
На свадьбе сына радости вкусить.
Ты стать ему родною согласись,
Войти в мой дом женою согласись!»
Зарделась от смущенья Саодат,
Не досказали губы, выдал взгляд:
«Мне без тебя отрады нет, Кодир,
Вот искренний тебе ответ, Кодир!»
Мерцал над ними звездный небосклон...
И, полнотою счастья упоен,
Кодир подумал о друзьях своих,
Глядел на звезды, думая о них:
«Вы радуетесь, верно, за меня,
Вы счастливы безмерно за меня!
Доволен будет и отец-старик.
Он скажет: «Счастья я теперь достиг,
Свершится то, о чем мечтал давно,
— На свадьбе сына буду пить вино!»
И раннею, предутренней порой,
Когда он шел, уже один, домой
По кишлаку... Кодир влюбленный знал:
Еще дороже и любимей стал
Здесь каждый камень для него теперь...
Здесь жизни для него открылась дверь;
Не забываемые никогда,
Здесь промелькнули детские года:
Совсем недавно, чуть ли не вчера,
Окончилась учения пора.
Работа стала радостью его
— Строителя постиг он мастерство:
Его искусными руками здесь
Построены дома...
Не сами здесь
Возникли цветники, сады вокруг...
Не сами, нет...
Трудом умелых рук
Преображается родной кишлак...
Здесь все хранит его искусства знак,
Здесь жизнь его... он любит и любим...
Ковром цветочным мир лежит пред ним.
Уже от ранних утренних лучей
Дыханьем жарким тянет от полей.
По нивам крик летит из края в край:
«А ну, за дело! Эй, не отставай!»
Как много за день надобно успеть:
Стога, стоявшие с утра, приметь,—
Их не узнаешь в темной тишине,
Когда по новой ты пройдешь стерне,
В тот час, когда уляжется жара,
Где холмик был, окажется гора.
И груды хлопка на глазах растут,
Как будто снег внезапно выпал тут,
Глубокий снег, как на вершинах гор...
И яблони порадуют твой взор —
Сочится мед сквозь кожуру плодов...
Земля достойна здесь людских трудов.
На юношей, на стариков взгляни:
Неутомимо трудятся они.
Ты здесь увидишь и сестер своих,
Сверкают меж колосьев золотых-
Шелками пестроткаными они,
И кажутся тюльпанами они.
В разгаре день... Хороший, ясный день,
Державы трудовой прекрасный день.
Вдруг словно тучи даль заволокли...
Тревожным стал внезапно лик земли:
Какой-то всадник полем проскакал,
Работающих на поле скликал,
Кодир узнал во всаднике отца,
Гнев искажал черты его лица,
Так рута дикая, в огонь упав,
Мгновенно вспыхивает, запылав,—
Великий гнев пылал в его словах
И пламень бушевал в его словах:
«С войною враг обрушился на нас...
Настал великих испытаний час,
И горько сознавать: уже я стар,
Уже утратил силу мой удар...
Меча не в силах обнажить старик,
Но не согнется пред бедой таджик,
Своим посланцем сына он пошлет,
Пусть саблей разговор с врагом ведет.
Садись, Кодир, на быстрого коня,
В суровой битве замени меня.
Сын родины, держи на запад путь,
Победу светлую в боях добудь...»
Он смолк, и стало тихо на полях,
Но пламень бушевал во всех сердцах.
Так рута дикая, в огонь упав,
Мгновенно вспыхивает, запылав.
Глазницы мертвые луны седой
— Гнездовье тьмы покинул ворон злой,
Чтоб заклевать сверкавшую звезду,
Свет счастья излучавшую звезду.
И тенью крылья ворона легли
И землю тучею заволокли.
Опасность надвигалась на страну,
Отчизна подымалась на войну.
И, словно голос всей земли родной,
Звучал призыв могучий над страной:
«Когда меня, вскормившую тебя,
Богатством одарившую тебя,
Всем сердцем любишь, если хочешь ты
Сбирать весны прекрасные цветы,
Моим защитником и братом стань,
Возьми оружье и солдатом стань!..»
Казалось людям в этот час утра,
Что дрогнувшая говорит гора:
«Коль хочешь ты и строен быть и прям,
Как я, поднявшаяся к небесам,
И чист душою хочешь быть вовек,
Как на моей вершине вечный снег,
Моим защитником и братом стань,
Возьми оружье и солдатом стань!»
Смятеньем и тревогою полна,
Взывала к сердцу каждого волна:
«Вот видишь, я, прохладная, теку,
Даруя жизнь и счастье кишлаку,
Блещу, отрадная для губ твоих,
Не дай зачахнуть мне в песках сухих,
Моим защитником и братом стань,
Возьми оружье и солдатом стань!»
И солнце, пробиваясь из-за туч,
Победоносный свой послало луч:
«Огнем твою воспламеняя кровь,
Благословляю я твою любовь,
Его сиянье я дарю тебе,
Путп бессмертья озарю тебе,
Моим защитником и братом стань,
Возьми оружье и солдатом стань!..»
Звучала в каждом сердце эта речь,
И стала в каждом сердце эта речь
Источником неодолимых сил...
Вино отваги юноша в ней пил,
В ней старец сладость юности познал,
Боец к бойцу плечом к плечу вставал,
На бой с врагом в далекие края
Шли с песнями Востока сыновья.
Из городов, прославленных в веках,
Из кишлаков, затерянных в песках,
Шли воины — им не было числа,
Их родина в сражение вела.
И каждый в сердце сохранял своем
О милом, о заветном, дорогом
Воспоминанья: матери слезу,
Что от беды спасет бойца в грозу,
Иль девушки любимой поцелуй,
Пьянящий крепче виноградных струй.
Шел и Кодир, шел на войну солдат,
И перед ним был образ Саодат.
И, словно лалы, он перебирал
Слова, что в час разлуки услыхал:
«Сражаясь, помни, милый, обо мне.
Я знаю: два пути есть на войне.
За каждый дом, проулок и плетень
Пришлось упорно биться в этот день.
Сменяет солнце бледная луна,
И меркнет вновь в лучах его она,
Но пламя полыхает над землей,
Ни днем, ни ночью не стихает бой...
И родины отважный сын Кодир,
Возросший в грозных битвах командир,
Постиг законы мудрые войны:
Отважным и умелым не страшны
Ни танк, ни сталь, ни крепости врага,
И, не страшась свирепости врага,
Лицом к лицу встречался с ним Кодир,
Выл стоек и непобедим Кодир.
Вдруг молния в глазах его зажглась
Померкло юное сиянье глаз!..
Как примириться с участью такой,
Когда идти вперед, докончить бой
Приказывает родина тебе?..
Не покорился бы Кодир судьбе,
Но подчинился ласковым рукам:
«Я медицинская сестра и вам
Приказываю отправляться в тыл...»
Что было после, юноша забыл.
Когда же наконец очнулся он,
Встать захотел, но покачнулся он
И на подушку мягкую упал...
«Но где же я и как сюда попал?»
И вспомнил взрыв и молнии ожог.
«Я в госпитале! На какой же срок?
Как на какой?
Да я ослеп!
Теперь Закрыта предо мною жизни дверь.
Навстречу другу выйдет Саодат,
Она наденет праздничный наряд,
Еще умножив красоту свою,
А я смогу ль, подобно соловью,
От страсти слепнущему лишь на миг,
Воспеть ее луноподобный лик?»
Неисцелимой кажется тоска...
Недели до родного кишлака,
Должно быть, суждено идти письму,
Все чаянья доверены ему.
Откликнется любимая иль нет,
Но разве и молчанье не ответ?
А вдруг сегодня почтальон придет...
Шаги!..
Нет, это врач.
Дневной обход.
«Ну что, Кодир!
Да ты совсем окреп!»
«Окреп, пожалуй, но все так же слеп,
И совестно мне, доктор: время, труд
Впустую на меня уходят тут.
Не суждено стать снова зрячим мне,
Удел печальный предназначен мне,
Смириться с ним заставьте поскорей,
Меня домой отправьте поскорей,
Хоть треть цены слепому, все же плуг
Вести сумеет пара крепких рук».
Но тихо врач сказал ему в ответ:
«Ты думаешь, что жизни яркий свет
Доступен лишь глазам?
Ошибся ты!
Увидишь, друг, что темень слепоты
Не властна над отважною душой,
А ты, Кодир, прославленный герой.
Отчизну нежной матерью зови:
На пьющих сладкий сок ее любви
Пылинка горя не посмеет сесть,
Ее забот и ласк тебе не счесть,
Она, душе твоей даруя свет,
Девичьими устами шлет привет.
Надеюсь, ты послушать будешь рад
Письмо твоей невесты Саодат».
Она писала: «Там, где ты ступил,
Земля буграми вздулась от могил
Врагов, поверженных твоим клинком.
На поле битвы был ты смельчаком.
А сколько братьев ты от рабства спас!..
Так не горюй же, что лишился глаз:
Кодира не придавит тяжесть мглы,
Мои глаза по-прежнему светлы,
Я светлым буду для тебя лучом,
И станет видно все тебе, как днем.
Увидишь все, что сделано в тылу,
Во всей стране и в маленьком углу —
На карте неприметном кишлаке,
— Доверься любящей моей руке.
Ощупаешь колосья и поймешь,
Что будет этот урожай хорош.
Его для армии растили мы.
Хоть не в одном полку служили мы,
Но можем вместе с воином любым
Гордиться делом доблестным своим.
Трудились дни и ночи мы подряд.
Кто скажет: отставала Саодат?
Усталая, я вспомню о тебе,
И снова нету равных мне в борьбе,
И сердцу кажется — плечом к плечу
К победе светлой я с тобой лечу».
Слова возлюбленной — сладчайший сок,
Прийти в себя от счастья он не мог.
«Скорбеть ли мне, что я лишился глаз?
Светлей небес душа моя сейчас.
Развеян сумрак, отступила мгла...»
Врач улыбнулся: «Очередь пришла
Тебя, Кодир, порадовать и мне.
Счастливцу быть счастливому вдвойне.
Подобен мой ланцет письму, Кодир,
Повязку с глаз твоих сниму, Кодир,
И довершу, что начала любовь,
— Вернется свет,— ты зрячим станешь вновь».
Дыханье затаили все вокруг,
Врач осторожно снял бинты, и вдруг
Раздался радостный, звенящий смех,
Всех вин и яств был слаще этот смех.
И взял Кодир посланье Саодат,
Сам прочитать его был воин рад,
И на врачей свой взор он устремил:
«Что мне сказать тому, кто возвратил
Сокровище огромнейшее мне?
Я счастлив был — счастливым стал вдвойне.
Науки не забуду я чудес
— Вы совершили чудо из чудес,
Второю жизнью я обязан вам,
Я, словно сын к отцу, привязан к вам...»
Полушутя сказал хирург в ответ:
«А к той, что сердцу возвратила свет,
Привязан, верно, ты еще сильней...
Езжай домой и повидайся с ней!»
Кодир коснулся глаз своих рукой:
Там где-то Саодат, отец родной...
По ним всем сердцем воин тосковал,
Но пред Кодиром вдруг воочью встал
Охваченный войной далекий край,
Истерзанный борьбой жестокой край.
И доблестный таджик сказал врачу:
«Да, Саодат увидеть я хочу,
Но хочется душе еще сильней
Увидеть счастье родины моей.
И не на отдых в кишлаке родном —
На тяжкий труд спешу, на бой с врагом».
* * *
Увидеть вскоре довелось луне
— На запад мчался на гнедом коне,
Туда, где битвы гул гремел в тот миг,
Сын родины, солдат ее — таджик.
1942